[indent] В Аретузе холодно и светло, от магии воздух под высокими сводчатыми потолками плотный, практически осязаемый, иногда кажется, можно услышать, как он потрескивает от напряжения. У Йеннифэр внутри сжатый комок чувств и врожденного упрямства. Она будто натянутая струна, хватит одной искры, и взорвется, переполненная Хаосом. Обреченность сменяется решимотью во взгляде и ей уже совершенно нечего терять. Нож, припрятанный после ужина поблескивает в полумраке. У неё есть всего час до отбоя, а её соседки, к счастью не привыкли возвращаться раньше. Времени должно хватить, Йен крепко сжимает рукоять и приставляет лезвие к запястью. 

[indent] Впрочем, поначалу, Таннед с его дворцами, галереями и садами казался юной Йен иным миром, где прежние беды растают словно кошмарный сон в рассветных сумерках. Студентки Аретузы, адептки магии сновали стайками между лестницами с витиевато украшенных колоннами. Все дворцы на острове были созданы магией, которой некоторые из них могли пользоваться, на первый взгляд, вполне свободно и Йеннифэр, горбунья из Венгерберга долго верила, что совсем скоро сама сможет быть одной из них. Магия внушала благоговение и восхищение, обещала великие свершения, позволяла надеяться, что для девочек вроде неё жизнь не ограничится стыдом и проклятиями родственников. Им, жертвам неудачной и злой шутки судьбы, внушали мысли о высшем благе, престиже чародейской профессии и миссии в этом мире. Разве удивительно, что юная и наивная еще девичья душа верила любому слову старших чародеек? Все, что от неё якобы требовалось – усердный труд, который преобразит глыбу сырого мрамора природного таланта в произведение искусства.
[indent] «Все однажды будут говорить о Йеннифэр из Венгерберга», - убеждала она себя перед зеркалом в минуты одиночества и мечтала как, достигнув мастерства, преобразится и сама, чтобы во взглядах, направленных на неё никогда больше не было и тени насмешки или жалости. И она шла к своей цели денно и ночно сражаясь с этими взглядами, со временем наполнившимися желчи и зависти, с тенью отца, преследовавшую её по ночам,будучи уверенной что лишь её талант и труд имеют какое-то значение. К сожалению, Йеннифэр никогда не была глупа, а значит её заблуждение не могло длиться долго.

[indent] - Красота чародейки – часть репутации. Даже если она использует все до последней капли, ей не хватит всей магии, чтобы исправить ...это, - хихиканье группы девушек резало слух и Йеннифэр что было мочи сжала кулаки, чтобы сдержаться и не обернуться к обидчице. - И представьте, она думает, что великой архимагистр есть до неё какое-то дело, - Йен, как всегда, сделала вид, что не слышит слишком громкого разговора и поспешила удалиться из сада вместе с книгой. Её терпения обычно хватало, чтобы сосредоточиться на изучении очередной формулы, но порой желание какую-нибудь из них применить на наглой роже Марти или её подружках было слишком велико. Йеннифэр понимала, что за это её скорее всего исключат, обычно ректор не церемонилась с проблемными студентками. Больнее всего было осознавать, что Марти и её мерзкие прихвостни были правы. Большинство из них не слыли большой красотой, некоторые и вовсе являлись нежеланными бастардами или не имели шансов на удачное замужество, они были лишь бельмом для самых богатых семей Редании. За несколько лет учебы Йеннифэр успела понять, что именно благодаря именитым (читай богатым) выпускницам у Аретузы есть её репутация, денежные средства и влияние. Но большинство их недостатков легко можно было исправить небольшим магическим вмешательством, будь то кривой нос, косоглазие, следы оспы, пережитой в детстве или нескладная фигура. И лишь  немногие из них находились в положении подобном ей, когда ни одна гламария на континенте не смогла бы помочь. И в подобных случаях лишь те из девушек, чьи фамилии имели достаточный вес в обществе, могли надеяться на вмешательство кого-то из известных чародеек, чтобы устранить дефекты внешности. Йеннифэр из Венгерберга не была одной из них, она попала в Аретузу лишь из-за магического таланта, хоть её мать-полуэльфка и не бедствовала. Посему, единственным шансом для неё была призрачная возможность впечатлить Тиссаю де Врие и она не собиралась отступать, даже если для этого придется вырвать кому-нибудь глаза.

[indent] Йеннифэр стоит, тяжело дыша и опирается ладонью о стену, пока внутри бушует настоящий шторм из эмоций. Она не привыкла плакать, её лицо даже не дрогнуло перед архимагистром, но почему-то сейчас дыхание перехватило, а руки дрожали от напряжения. Тиссая де Врие ей отказала и выставила за дверь, как побитую собаку. В голове эхом отдаются обрывки её слов:
[indent] «..этого недостаточно..,  ..почему ты считаешь себя лучше остальных.., ..ты умна и способна, но в тебе нет ничего особенного, ничего, что стоило бы моих усилий, девочка...»
[indent] Йеннифэр хочется сжечь это место дотла. Она прошла весь этот путь, она черт возьми стоит двадцати этих глупых напыщенных куриц, которые едва ли что-то смыслят в магии, а лучшее, что они умеют так это раздвинуть ноги перед тем, на кого им укажут. Такие чародейки нужны Аретузе? Тупые овцы, проститутки при каждом королевском дворе Севера?
[indent] Вслед за яростью приходит горечь разочарования. Ей светит разве что роль какой-то ассистентки у чародея глупее её самой, который, возможно, сжалится над бедняжкой Йеннифэр. Или жизнь какой-нибудь деревенской ведьмы, которая станет лечить больную скотину и сводить с кметов порчу, ранее оплаченную их же соседями. От всех этих мыслей её тошнило, уж лучше она и вовсе закончит все здесь и сейчас, вскроет себе вены и уйдет по своей воле и на своих условиях, лишь бы не видеть такого будущего. Спонтанное решение плотно засело в её сознании, пока не превратилось в навязчивую идею, завладевшую лихорадочным умом юной магички. Это казалось банальной трусостью, но в то же время говорило «я не стану жить по вашим правилам», что для девушки, с которой большую часть жизни обращались едва ли лучше, чем с бродячей собакой, оказалось достаточным.
[indent] Все складывалось как нельзя удачно, никто не считал столовое серебро, никто не обращал внимание на замкнутую одиночку Йеннифэр, сидящую в углу, никто не бросил взгляда на её тарелку с нетронутой едой, когда она тихо вышла спустя десять минут после начала ужина. 
Она долго смотрела на свое бледное запястье, прежде чем окончательно решилась. Не оставив после себя записки – да и кому, на милость, она должна писать? Сабрине Глевиссиг? Йеннифэр вспомнила последний взгляд, брошенный Тиссаей де Врие. Отстраненный и безразличный, лишь с малой долей жалости, как к уличной бродяжке, которую эта жалость никогда не накормит. Йен закусила губу и с силой надавила ножом на собственную кожу. Столовый прибор, не предназначенный для подобного, сначала просто больно надавил на запястье, но остальное сделало врожденное упрямство. Багровая линия вдоль запястья росла, а Йеннифэр старалась сдержаться чтобы не взвыть от боли и не привлечь ненужных свидетелей. Тяжелее всего было держать нож в этой самой руке, чтобы завершить начатое со второй. От напряжения перед глазами плясали черные точки, голова начинала немного кружиться, а из прокушенной от боли губы сочилась кровь. Шумно вздохнув Йен медленно сползла на пол и уже почти без сил взглянула на содеянное. Второй порез оказался короче первого, вся она была перепачкана кровью, точно забитый поросенок. Зрелище едва ли достойное чародейки, которой ей уже не стать.