---

  FUSHIGURO TOJI ^{JUJUTSU KAISEN}
  фушигуро тодзи // магическая битва   

---

original	наемник, убийца шаманов, бельмо на глазу великого клана зенин       человек // япония
за гранью болевого порога    бродим в поисках прекрасного далёко мегуми плачет. шум пробивается сквозь толстую пелену запоя, сквозь колющую головную боль. тодзи не может ничего сделать, он даже не может встать. мегуми холодно, мегуми страшно, мегуми - вполне вероятно - сегодня ничего не ел. тодзи морщится, сворачивается клубком из игол, под себя подбирая ноги, давится подступающей к горлу горечью. прости, ханако, но без тебя - всё пропало. без тебя всё возвращается к началу. к тому, что проходится по губе отцовским клинком, отмечая шрамом. тодзи смотрит зверьем - заклейменным и обиженным. ненужным. в своем доме он даже не человек. в своём доме он - неудача и позор. одно проклятие ложится печатью на другое и тодзи обращается чудовищем, каким его все клеймят. тодзи уходит и убивает им подобных без сожаления. ему не нужны деньги - он пропивает их после, тратит на женщин, чьи лица сменяются одно за одним, ставит на заведомо проигрышные номера в азартных играх. и так - до тех пор, пока он не оказывается в углу засранной квартиры с щелями вместо окон, до нового заказа, до нового витка. дело не в деньгах. дело лишь в том, чтобы убить как можно больше шаманов, как если бы каждый из них приложил руку к его трагедии. у него нет ничего в руках, кроме проклятого клинка. у него нет ничего внутри, кроме подчиненного проклятого духа. тодзи боятся, тодзи обходят стороной даже те, что рождены обычными и жизни иной не знают. в парикмахерской, в которую он заходит, его сторонятся, к нему боятся подойти. он выглядит так, будто убьет их минутой позже. он думает - да плевать, к черту. где-то дома лежит бритва, он справится как-то сам, пока за спиной не слышится: - простите за долгое ожидание, господин, прошу за мной, - и тодзи не видит, как девушка с волосами угольно-черными не улыбается ему легко и без тени страха. он видит её позднее. тем же вечером, в ресторане, куда его приводят, чтоб обсудить очередной заказ. она улыбается - опять, снова, и тодзи думает - это, должно быть, простая вежливость. это её работа, но - ему никто не улыбается, никогда. никто не смотрит ему в лицо, чтобы не увидеть, как глубоко на дне болота, разлившегося в его глазах. и только она - смотрит. она говорит - меня зовут ханако, и он лишь может тупо кивнуть, отвечая: я знаю. у неё имя написано на бейджике в аккуратном куске пластика - он кивает, растягивая изувеченный край рта в улыбке, которая обычно людей пугает. должна пугать.бойся, ханако, бойся, но - она заливается румянцем, кивая ему в ответ. верно-верно, она и забыла. он оставляет ей чаевые в несколько сотен, отмахиваясь, чтоб вычли из его гонорара. с мертвого взятки гладки, если что-то пойдёт не так, а здесь он хотя бы поможет. тодзи не понимает, впрочем, откуда в нем это желание берется. помочь. что это? тодзи не понимает, почему они встречаются вновь и вновь - в метро, в магазине, на залитой солнцем площадке в парке. не понимает, почему ханако его целует и почему - не он первый. тодзи не понимает, почем забеременеть от него - счастье, и почему она выглядит так, будто её  жизнь наконец-то полна красок. он называет сына мегуми, ибо он - благословение, которого тодзи был лишен. однако, как водится, в мире должен быть баланс. не может быть счастья больше, чем боли и сожалений на чаше другой. и мегуми - благословенный десятью тенями, - плачет, испуганный, голодный и одинокий. у него умирает мать, но, в самом деле, со смертью ханако он теряет обоих. тодзи женится вновь только ради него - его последняя ответственность, как отца. у него должен быть кто-то. кто-то, кто сможет его воспитать, дать тепло, поддержать теплящуюся жизнь. в ночь, когда тодзи уходит, он задерживается в его комнате, чтобы сложить грубые, изувеченные шрамами ладони в очертание пса. - когда будет страшно, - говорит тодзи, - сделай так. они защитят тебя. тодзи уходит, и - забывает. всё возвращается к началу. к клинку в руке и проклятью внутри. к брызжущей крови, что впитывается в священную - но только не для него - землю. деньги - не имеют значения. имеет значение лишь количество проклятий, замкнутых в чужой груди, и такая же темнота на дне зрачков. гето сугуру, должно быть, уже понимает, что его дар, его благословение - это не более, чем насмешка. но это уже не важно. ничто не имеет значение на закате дня.
—	Itadori Yuji