Кто ты, Ян Гебауэр?
Кто ты, Ким Мин Чжун?
Я задаюсь этим вопросом день ото дня, снова и снова, смотрясь в зеркало, — в одном из своих домов в Мюнхене, в отеле в Корее, в той крохотной квартирке, которую снимаю… В камеру телефона и витрины. Моё лицо, от природы симпатичное, кажется мне верхом уродства. Потому что я знаю, что за этой хамоватой улыбкой ничего нет. Я — ложь, которая проросла в благодатной почве. Я тот, кто будет идти по головам, чтобы найти свой правильный путь.
Недавно мне исполнилось двадцать девять лет, а значит, прошло два года с того момента, как погиб мой брат. Время течёт так медленно, а я успеваю сделать так много, что мне кажется, я переигрываю. Поправляю очки, улыбаюсь неловко, где нужно — смеюсь, где надо — опускаю глаза в пол. Люди любят жалких, потому что ими можно управлять, и я даю им эту возможность.
Потому что я больше не Ян Гебауэр; я больше не Ким Мин Чжун. Я — тень, идущая по следу. Меня могут называть как угодно, мне всё равно, я ни во что не верю. Смотрю на фотографии «Бешеных псов», цежу пиво мелкими глотками, изучаю. Я люблю изучать. Все образования я получил именно потому, что люблю учиться. Это помогает очистить голову, настроиться на нужный лад.
Биохимия открыла мне дорогу в науку; медицина дала возможность изучать свои раны самостоятельно, не прося помощи ни у кого.
За неделю до того, как я впервые встретился с командой «Псов», я разобрался с программированием и языками. Мне нравилось думать, что я лучше, чем люди меня представляют.
Кан У, Бешеный пёс, бился в двери, крича, чтобы я вышел. Чего ты хотел, Пёс? Сломать мне кости? На мне заживает всё быстрее, чем ты думаешь.
Как на собаке, Чхве Кан У. Как на собаке.
Я увидел Ха Ри вживую в тот момент, когда она пыталась понавешать жучки в комнате, и это заставило меня задуматься над тем, что у тебя серьёзные проблемы с подбором кадров, Кан У.
Красота и грудь третьего размера — это не всё, Игрок Чан. Но мне понравилось.
Следующим я узнал Пентиума — Но Ри, — который слывёт гением в программировании. Я взломал его коды на раз-два, потому что мне нужен был козырь, понимаешь? Поэтому я пошатнул гордость молодого дарования, но мне не жаль.
Со Чжон показался мне идиотом, признаюсь честно. Потому что красовался, старик, считая, что до сих пор выглядит так же хорошо, как двадцать лет назад. Жалкое зрелище — так я подумал тогда.
Я втихую оформил документы на ваше здание, а вы даже не заметили нового жильца. Как вы работали-то без меня, если ничего не знали?
Я смеялся над вами, потому что вы казались мне слабыми. Ты, Кан У, выглядел самонадеянным и одновременно всепрощающим. Ровно до того момента, как сжал на моей шее руку, порываясь меня задушить. Тогда я познал новые грани асфиксии, вспомнил игру в удавочку, в которую мы играли с ребятами в Берлине. Вряд ли об этом можно говорить в приличном обществе.
Вот тогда я и надавил на вас через компьютеры, сломав уверенность Но Ри в себе. Я знал, куда бить, потому что меня били так же.
Мне было так больно — всегда, всю жизнь, — что я хотел привнести эту боль в чужую жизнь. Не мне же одному страдать, правда?
Я не думаю так сейчас, но изменить свои мысли в прошлом не могу. Я стоял среди врагов, вы не думали? Вас было четверо — и вы меня презирали, вы ненавидели один факт моего существования. Если бы меня тогда сбила машина или если бы меня попытались задушить, то вряд ли бы стоило ожидать от вас помощи. Но мне некуда было отступать, я мог только идти вперёд, бравируя каждым своим шагом, изображая уверенность, которой во мне не было никогда. Не потому что мне было страшно — я давно потерял чувство страха, — но я не всесилен.
Я не могу сказать, когда всё изменилось. Может, когда я узнал, что мой брат — не убийца? Или когда стал больше времени уделять вам, людям, которых хотел бы назвать своей семьёй? Но я всегда ощущал себя не на своём месте, я чувствовал себя чужим.
Меня два года считали братом убийцы, мне приходилось снова и снова молить о прощении, чтобы иметь возможность прожить ещё один день.
Меня бросили трижды: сначала наши родители, потом брат отказался от меня, а потом и Гебауэры выкинули меня, сказав, что так и не смогли полюбить… а теперь это было им и подавно не нужно. Потому что у них был свой ребёнок, который по умолчанию лучше меня во всём. У меня никогда не было ничего своего, понимаешь ты, Кан У?
В какой момент моя одержимость превратилась в жалкое желание быть частью чего-то большого? Но я всегда был чужим. Ха Ри правильно сказала, что вам не нужно было разговаривать со мной тогда, с этого всё началось. Твой год в тюрьме, Пёс; разрозненность группы, потерявшей командира. Я взял на себя управление, изображая Профессора Кима, потому что без меня они бы не справились.
Но я всегда помнил своё место. Моя боль жила во мне, проросла во мне, стала частью меня. Я сказал тебе, Кан У, у меня нет сердца, я не могу никого любить. Я всё разрушаю, к чему бы я ни прикоснулся, я превращаю это в кучку битого стекла. Из-за меня едва не погиб Но Ри, из-за меня Ха Ри потеряла покой, а ты, Кан У, обзавёлся головной болью. Я не говорю про Гепарда, потому что с ним мне всегда было проще всего.
Я дал себе зарок, что уйду, когда ты, Кан У, выйдешь из тюрьмы. Я удержу для тебя «Бешеных псов», потому что умею быть благодарным. Мне просто нужно найти в себе силы для этого, хён, и тогда я смогу исчезнуть. Я умею делать это как никто другой, веришь?
